Первые два сезона молодую легавую собаку брать на охоту за утками не рекомендуется. Нельзя советовать охотиться на водоплавающую дичь и с такой легавой, которую владелец каждый год ставит на полевые состязания. На уток можно охотиться лишь с легавой, которая служит владельцу как пользовательная рабочая собака. Если легавая повидала разную дичь, на третий сезон ее вполне можно брать на утиную охоту. На такой охоте на уток, так же как и на всякой другой, она будет разыскивать дичь. Но поскольку все утки из-под собаки или сразу же поднимаются на крыло, или пытаются вплавь уйти от преследования, естественно, работа легавой здесь будет несколько иной. Легавая должна найти уток, таящихся обычно в зарослях камышей, в затопленных прибрежных ивняках или осоке и, преследуя их вплавь, заставить их подняться в воздух. Опытная легавая быстро осваивается с новой обстановкой и поведением водоплавающей дичи и уже на второй-третьей охоте за утками начинает превосходно справляться с не совсем обычными для нее функциями.
Для охоты на уток одинаково пригодны легавые всех пород. Но осенью, когда вода становится уже холодной, охотней работают в воде сеттера и особенно жесткошерстные легавые. Из легавых, как правило, получаются отличные утятники.
Solo con chicas depravadas puedes realmente relajarte. Solo con una chica depravada es facil ser real, licencioso y desenfrenado. Las citas sexuales en Milan traeran beneficios increibles para la salud psicologica y fisiologica.
Очень хороши для этой охоты спаниэли. Невзирая на сравнительно небольшой рост, нормально выращенные и тренированные на охоте спаниэли показывают удивительную выносливость. УТКИ. Чернеть хохлатая
В крепях, где не пролезет крупная собака, спаниэли легко пробраются. Они очень любят воду и часами способны преследовать уток, не вылезая на берег.
Дрессировке спаниэли поддаются очень легко. Поиск у спаниэлей, естественно, много короче, чем у крупных собак, но они энергичны и настойчивы. У всех спаниэлей от природы большая охотничья страсть. Спаниэли, с которыми их владельцы охотятся за утками, часто ничуть не уступают хорошим утятникам других пород.
Живя в Сибири, где водоплавающей дичи довольно много, собрались мы как-то с товарищем, у которого были два прекрасных довольно крупных кофейно-крапчатых спаниэля Марс и Том, за утками. Хозяин не раз хзалил их и особенно на утиной охоте. Поехали мы в дальние угодья за две сотни километров от города. Только, поздно вечером добрались до пасеки, на которой жил мой приятель Игнат. Невдалеке от пасеки протекает небольшая речка Черная с заболоченными берегами и массой разбросанных в ее поймах прекрасных глухих озер и проток, густо заросших камышом, рогозом и тростником. В этих угодьях я всегда находил много уток, преимущественно кряковых и серых.
Когда пробитой среди камышей тропой мы вышли к речке, солнце уже поднялось из-за отрогов Саян, покрытых темной тайгой. Мы решили пройти сперва километра четыре берегом, чтобы проверить выводки по самой речке, а затем уже на обратном пути заняться озерами. Мой товарищ на мелком месте перебрел речку и спустил со сворок собак. Идя разными берегами речки, мы направились вниз по ее течению. Заводи, которые встречались то с одной, то с другой стороны, приходилось обходить кругом. Пройдя берегом километра два, мы убили всего по одной утке. Я понял, что Игнат еще до открытия сезона охоты успел здесь похозяйничать.
Собачки старательно обшаривали прибрежные заросли, но ничего, кроме куличков да нескольких лысух, не выгнали. В одной заводи, почти сплошь заросшей осокой и хвощом, я заметил, как Марс на другом от меня берегу энергично заработал, по всему было видно, что он причуял дичь. Мой друг был за камышами и работу собаки видеть не мог, поэтому я встал, ожидая результата. Марс на махах, шлепая по воде, устремился в тальник, откуда с кряканьем поднялась старка и шесть крупных молодых. Первый выстрел оборвал полет старки, а вторым я сбил молодую. Остальные, пролетев метров полтораста, опустились за кустами на ближнее озеро. Том и Марс взяли моих уток и скрылись в камышах, чтобы отнести их своему хозяину.
Озеро, куда переместились утки, было на моей стороне, поэтому я крикнул другу, чтобы он перебрел на мой берег, и мы подошли к нему с разных сторон. Собак не было видно, только из затопленных тальников слышно было их шлепанье и пыхтение. Я увидел Марса, который повизгивая, преследуя уток, спеша плыл хвощом вдоль моего берега. Да вот и они — вся пятерка, вытянув шейки, спешат уплыть от назойливого преследователя. После моего дублета — сперва по плывущим и вторым влет — мне удалось убить пару молодых. Три оставшихся потянули вдоль озера на моего друга. С его стороны послышался дублет. Том был уже около меня, он спешил к моей дальней утке, а с другой Марсик уже спешил к своему хозяину.
Шутливо делясь впечатлениями, мы направились к озеру Виловатому, на котором, как я знал, всегда держалось до десятка выводков. Не успели мы подойти, как обе собаки, все время сдерживаемые хозяином, скрылись в тальниках, С шумом и кряканьем сорвалась пара кряковых. После наших почти слившихся выстрелов одна из них, сложив крылья, упала на плёс, а вторая под углом снизилась в осоку на другой берег. Я вышел к заплеску озера. Том н Марсик вплавь спешили к убитой, чуть еще шевелящей лапками, утке. Но Том, который был помощнее, опередил маленького Марсика н, взяв с гордостью трофей, повернул к берегу. Марсик, обескураженный, своими выразительными глазами недовольно покосился на Тома и продолжал путь дальше к тому месту, где снизился подранок. Мой друг был на противоположном берегу. Я отобрал у Тома утку и направил его обратно в кусты, а сам, забежав берегом вперед, опять вышел к озеру и стал ждать. Слышу пыхтение Марсика, который вплавь преследует уходящего подранка. Выстрел прекратил преследование. Одновременно с моим выстрелом с берега бросился в воду Том и, вновь опередив Марсика, первым доплыл до утки. Оглядываясь, точно издеваясь над Марсиком, он поплыл в мою сторону. Выплыв на берег, отряхнулся и со всех ног с убитой уткой берегом бросился к хозяину.
Чем дальше уходили мы от пасеки, тем все чаще и больше находили уток. До полудня вволю настрелявшись, мы выбрали на берегу в тени черемухи укромное место, вскипятили чайник, закусили и под веселые, жизнерадостные крики малюток-крачек, точно бабочки порхавших над плёсом, под охраной собак заснули крепким и здоровым сном.
Охотиться за утками можно и с лайкой. Почти все без исключения лайки очень любят воду и в летнее время при первой возможности лезут купаться. Поэтому лайки, с которыми охотятся на уток, становятся прекрасными утятниками. Обладая, как правило, прекрасным чутьем, они легко справляются со своими обязанностями на утиной охоте.
С юношеских лет у меня постоянно были лайки, с которыми я успешно охотился и на боровую и на водоплавающую дичь. Особенно хорошо работал привезенный отцом из Коми АССР крупный кобель Боско. Он одновременно был хорошим работником по медведю и незаменимым утятником и глухарятником. Уже поздней осенью он мог часами, не вылезая на берег, гонять в затопленных заболоченных ольховых зарослях не желающих подниматься на крыло уток запоздавших выводков.
При желании каждую лайку можно сделать утятницей. Они легко поддаются дрессировке и скоро начинают охотно подавать. По полазнстости в заболоченных труднопроходимых участках угодий с лайкой не может сравниться ни одна собака другой породы, кроме разве русских гончих. УТКИ. Чернеть морская и чирок-трескунок (слева направо, самцы)
Когда лайки по той или иной дичи или зверю работают парой, то все их поступки бывают удивительно согласованными. У меня были две зверовые эвенкийские лайки, вывезенные с Подкаменной Тунгуски. Во время охоты все их действия были четкими и взаимно согласованными, слаженными. Подобную на диво слаженную интересную работу двух лаек мне довелось наблюдать и во время охоты на уток.
В середине августа добрался я до деревни Черная Маза. Остановился у своего приятеля охотника-промысловика Викторки, с которым мы не одну ночь прокоротали на глухариных токах. Несмотря на его уже довольно преклонный возраст, в деревне все его продолжали звать Викторкой. Приехал я к нему с крапчатым сеттером Джимом, чтобы поохотиться на тетеревов. За чаем Викторка предложил мне уделить денек охоте на уток.
На другой день проснулись мы затемно, а когда переплывали в лодке через Волгу, уже светало. На реке один за другим гасли бакены, где-то за излучиной на перекате глухо шлепал плицами невидимый пароход; в воздухе не шелохнет; зеркальная гладь могучей реки рябилась лишь на песчаных косах; лениво взмахивая длинными крыльями, изредка молча пролетали над рекою розовые в первых лучах солнца, показавшегося из-за острова, чайки; тишина была изумительная.
Перевалив через реку, мы вытащили подальше на заплёсок лодку, взяли ружья, сумки и лугами пошли в направлении к так называемой палме — болоту Пробуса. Палмой на Волге у нас называют заболоченные ольховые леса. Такие урочища с высоченными иногда ольхами, растущими каждая на отдельной довольно высокой кочке среди болот и трясины, с глухими, скрытыми в глубине леса недоступными плёсами, представляют идеальные условия для гнездования уток, преимущественно кряквы. Болото Пробуса было особенно глухо, мрачно и недоступно, поэтому утки в его сокровенных трущобах спокойно выводились, вырастали и проводили период линьки. Редкий охотник рисковал забираться на труднодоступные плёсы, надежно охраняемые зыбкой трясиной. Поэтому даже для местных охотников утки, гнездящиеся в глубине Пробусы, были недоступны, и лишь во время вечерних перелетов по ее окраинам слышались иногда редкие выстрелы.
Не раз я слышал, что Викторка со своими лайками бьет очень много уток, и мне, как лаечнику, было интересно посмотреть на работу его собак в таких труднопроходимых угодьях, как Пробуса. Пойменные луга, которыми мы шли к Пробусе, с богатейшим заливным травостоем были уже выкошены — идти было легко. По гривам и низинам, покрытым уже бархатной, сочной, зеленой отавой, в живописном беспорядке стояли огромные стога сена, а гряды кустарников и высоченные осокори, обрамлявшие берега озер, дополняли наш родной волжский пейзаж.
Когда мы подошли к Пробусе, Викторка подманил к себе Кубаря и Лыско и взял их на поводки. В палму мы зашли в том месте, где Викторка знал каждую кочку. До плёсов было не менее трехсот метров. Нам сразу же пришлось брести водой выше колен, а местами вода доходила и до пояса. Нужно было очень хорошо знать место, где можно пройти без риска попасть в трясину. Недаром среди жителей окрестных селений Пробуса пользовалось дурной славой. Немало скота погибло в ее топях, а лет двадцать тому назад здесь в трясину затянуло одного охотника — местного учителя. Мой напарник уверенно брел впереди меня с длинной жердью в руках. Мы пробирались настоящим лесом, растущим на воде. Между кочками вода сплошь была покрыта ряской, разрисованной следами плавающих здесь уток. По пути нам попадались и небольшие плёсики, но уток на них почему-то не было.
Наконец впереди показался просвет, и мы прибрели к довольно большому плёсу. Викторка спустил с поводков собак, и те вплавь удалились в глубь лесного болота. Некоторое время слышно было их шлепатню и отфыркивание, но затем все стихло. Викторка указал мне место на прогалинке среди сплошной заросли осоки и тростника. Эту прогалинку опытный охотник прокосил заранее, чтобы легче было замечать плывущих болотом уток, не желающих подниматься на крыло.
Я довольно удобно устроился на большой сухой кочке. Мне хорошо была видна вся прокошенная просека на расстоянии среднего ружейного выстрела, и ни одна утка здесь не могла проплыть незамеченной. Шлепая по воде, Викторка побрел дальше. Не успел он отойти от меня и двадцати шагов, как впереди него сорвалась кряковая. После выстрела, свернувшись в воздухе, она упала в тростник. Но вот скоро и Викторка где-то притих. Сразу стало совершенно тихо, и лишь болотные газы, поднимались со дна, издавали тихие вздохи и бульканье. В воздухе сильно пахло сероводородом. УТКА. Огарь
В это утиное царство, кроме Викторки, как он уверял, давно уже никто из охотников не забирался, поэтому он и назвал болото «моя Пробуса». Больше всего меня интересовало поведение и роль его остроухих собачек. Я внимательно вслушивался в болотную тишину. Вот где-то взвизгнула собака, послышалось хлопанье крыльев поднявшихся уток, и первый табунок крякв (голов восемь) налетел на меня. Теперь уже было слышно, как обе собаки, повизгивая, двигались в нашу сторону. Судя по звукам, они гнали в нашу сторону уток, плывущих болотными крепями. Доносилось тревожное покрякивание старки, уводящей вплавь взматеревших, но не желающих подниматься на воздух молодых.
Собаки где-то уже недалеко, нужно зорко смотреть на прокос, чтобы не упустить таящихся птиц. Но вот в стороне Викторки раздалось два выстрела. Слышно хлопанье взлетевших уток, а впереди, повизгивая, шлепая по воде, отфыркиваясь и тяжело пыхтя в мою сторону, подвигается четвероногий загонщик. Шагах в сорока, пригнувшись к воде, между кочками пробирается матерая, а там еще и еще, всего шесть кряковых. Молодые совсем взматерели, и их уже не отличить от старки, а подниматься на крыло не хотят, намереваясь вплавь отделаться от преследования.
Выплыв на прокос, утки поплыли по нему в мою сторону. Когда до них оставалось не более двадцати шагов, я кашлянул и они взмыли вверх. Стреляю дублетом, и две утки, оборвав полет, свернувшись в воздухе, падают в осоку. На прогалинку выплыл остроухий Кубарь, вылез на кочку, отряхнулся, деловито посмотрел на убитых птиц, на меня (все, мол, в порядке) и опять скрылся в болотных зарослях. Так, меняя места, мы продолжали охоту. Каждый раз после смены остроухие «загонщики», точно сговорившись, уходили или вплавь удалялись в крепи. А нам оставалось только ждать нагоняемых на нас, таящихся в крепях, взматеревших крякв.
Часто приходилось стрелять и по надлетавшим на нас уткам, встревоженным собаками. Обе лайки — и Кубарь, и Лыско — артистически подавали битых птиц, но только в руки Викторки, совершенно игнорируя меня как стрелка. От такой удивительно слаженной, разумной работы Викторкиных лаек я был в восторге.
Когда около полудня, закончив охоту, грязные и мокрые, выбрались мы наконец из темной, мрачной палмы на светлые, залитые солнцем луга, у нас было по большой связке кряковых уток.
